Проходят годы, но до сих пор живы память и боль Великой Отечественной войны. Даже поколение родившихся в 1960-1970-х воспринимает ее как личную трагедию. Ведь у каждого из нас кто-то погиб тогда.

Мы выросли на рассказах ветеранов и фильмах о той войне. Кажется, будто Великая Отечественная живет в нас на каком-то генетическом уровне памяти. Мы до сих пор невольно волнуемся слыша звук учебной сирены, гул тяжелых самолётов… Все кажется временами – это летят вражеские бомбардировщики и вот-вот раздадутся взрывы…

Конечно, мир изменился, но ведь не зря говорят, история повторяется, если её забывают. Поэтому главное, что мы должны сейчас – помнить. И научить помнить наших детей и внуков. Не дать переписать историю. Не забыть.

Людмила Викторовна Горбань:

- Родилась я в Читинской области в 1935 году. В Комсомольске живу с 1941 года. Родители были геологами, и курсировали по всей стране. Строительство шло полным ходом, и их профессия была очень востребована. 

Но с началом войны все изменилось. Отца призвали в армию. Геолого-разведочную партию расформировали, и мама с четырьмя детьми (самый младший родился 25 июня 1941 года) и больной матерью осталась одна и без работы. 

Немного окрепнув после родов, она устроилась секретарем-машинисткой в совхоз «Индустриальный» на 6 участок. Переехали мы туда в середине марта, а в начале апреля умерла бабушка. Я осталась за няньку для двух младших братишек. Старший брат, которому исполнилось 14 лет, бросил школу и пошел сторожить фруктовый сад. Потом устроился прицепщиком на трактор.

Мама днем печатала для совхоза, а на ночь несла машинку домой и делала работу для кирпичного завода. Всю ночь она стучала на кухне, пару часов сна, а утром – вновь на работу. Мы в коммуналке оставались одни на целый день. Ох, и досталось мне. Даже сейчас – вспоминаю, а мороз так и пробирает. В декабре младший братишка, которому исполнилось полтора года, умер от скарлатины. У меня получилось нервное сотрясение. Целыми днями я не плакала, а выла. Лечила меня бабушка Фролова, отпаивала какими-то травками. 

Помню, мама продала свое выходное платье, купила ведро картошки, мы порезали её на кусочки и посадили в огороде. Еще выращивали много тыквы, на зиму закатывали её под кровати. Варили напополам с картошкой и толкли, а тетя Варя, наша соседка иногда приносила нам поллитра молока, чтобы забелить эту кашу. Это был наш завтрак. Обед по талонам мама получала в столовой, а ужин варили из лебеды с крапивой, куда добавляли немного крупы. Еще ходили на совхозные поля, искали пропущенную при уборке картошку. Из нее пекли на касторовом  или машинном масле «тошнотики» - так их тогда называли.

В войну наши женщины, отрывая от себя, собирали посылки на фронт. Мы, дети, разбирали одеяла на нитки, а матери вязали перчатки для солдат. 

Зимой 1944 года заболела мама, у нее отнялись ноги. Я помню врача, которая приезжала к нам домой, уговаривала маму поехать на курорт в Сад-город. Она боялась оставлять нас одних. Но делать нечего, маму несли на носилках, мы все плакали – думали, что больше не встретимся. Победа застала маму на курорте, она выздоровела и 1 июня вернулась домой.

Осенью, когда началась война с японцами, у нас ввели светомаскировку. Хорошо, что все быстро закончилось.

После войны жить стало полегче. Маму перевели работать в лагерь для японских военнопленных, она имела кое-какие льготы, получала обмундирование и офицерский паек. Раз в месяц, получив паек, мы собирались всей семьей, стаканом перемеряли все крупы, записывали. А подом подсчитывали – сколько можем потратить за день. 

Война оставила в нашей семье неизгладимый след. Мы росли без отца. Рано начали работать, доучиваться пришлось в вечерней школе. В 17 лет, в 1952 году после окончания семилетки я поступила на завод и проработала 36 лет.

Вышла замуж, муж – участник Великой Отечественной. У меня трое детей, младший – Павел - работает на авиационном заводе, 7 внуков, 13 правнуков. 
Думаю, прожила я на свете не зря.